Не успел я вернуться из путешествия по Армении, как началось новое – на этот раз в Берлин, а точнее во Франкфурт-на-Одере.
Этот город для меня не просто точка на карте. Мой дедушка- Битянов Ростислав Дмитриевич в годы Великой Отечественной Войны участвовал в Висло-одерской операции и провел в окопах на плацдарме около поселка Лоссово почти 3 месяца.
В ходе ожесточенных боев, он трижды был ранен, но каждый раз оставался в бою, или как тогда писали в Красноармейской книжке – “из боя не выходил”. Он подробно описал в своей книге “Специальность – Родине служить (Воспоминания солдата-фронтовика)” ход этой военной операции, а также другие исторические факты о ходе войны, включая взятие Берлина. В мирное время он дважды приезжал в Германию в командировки. В одну из своих поездок, он разыскал свой окоп, а “принимающая сторона” даже установила там памятную табличку.
С тех пор прошло много лет, но я отыскал это место. Не мог не отыскать…
***
Наши дни. Городок Лоссов. Маленькая приграничная деревушка. До Польши пару километров. И не скажешь, что здесь шли ожесточённые бои и поселок был полностью разрушен. Все очень респектабельно, богато, чисто и, как и положено немецкому захолустью, абсолютно тихо.
Такое впечатление, что немцы в своем стремлении к “ордунгу” смогли даже воздух “выстроить”. Вспоминается забавный эпизод у Джерома про любимые деревья немцев – тополя. Растет только вверх, в упорядоченном, понятном направлении, строго, ветки не раскидывает в разные стороны. Может и тишина тоже рукотворная? Кстати, все дубы в городе пронумерованы.
Разрушенная, но отреставрированная церковь.
Муниципальный музей. Пожарная часть. Пара отелей, пансион для пожилых людей с ограниченными способностями. Какие-то еще постройки, но без опознавательных знаков. Много образцово-показательных огородов, ферм.
Дома в городе словно сошли с агитационного плаката идеальной немецкой “комьюнити”.
Перед церковью памятник, а на стене историческая справка. Наиболее интересен 1945 год…
“1945. Советская армия форсировала Одер в районе Шинерсру и Шветиг (сегодня польский Швицко). В апреле первые солдаты достигли Лоссов и заняли деревню. К этому моменту почти все жители сбежали. Многие постройки были сожжены, разрушены. Церковь также стала жертвой огня. После войны, в 50-е годы были проведены первые ремонтные работы. У башни построили крышу. Частично на строительство выделяли средства местные фермеры”.
В единственном ресторанчике в городе я наконец-то позавтракал и отправился дальше. Цена на завтрак не соответствовала качеству и размеру блюд, еда была излишне простой, безвкусной, но своевременной.
Пока пил кофе, подвергся атаке комаров. Полчища, как мне показалось. Но тогда я еще не знал, что меня ждет в лесу. Их там не просто много! Кажется, что воздух состоит из комаров. Раздвигая ветки деревьев, пробираясь по чаще, ты двигаешься в “комарином тумане”, дышишь этими кровососами. А стоит только остановиться и посмотреть карту или сделать снимок – моментально покрываешься с ног до головы ковром из насекомых. После такой прогулки у меня не осталось ни одного, даже самого маленького кусочка кожи, где не красовался волдырь от укуса. Ноги распухли, руки, шея, щеки чесались так, что хотелось выть на луну от тоски и обиды. Помню, дедушка рассказывал, как в окопах их грызли вши. Думаю, я прочувствовал почти сходные ощущения.
Прибавьте сюда заросли крапивы, колючки и бурелом сухих веток, нападавших за много лет с деревьев. Тут некому ходить, но старые тропинки, кое-где проглядываются. Кроме того, здесь много животных. Видел след кабана, спугнул в зарослях сухостоя косулю, встречал и заячьи норы. Животные прокладывают тропы. Путанные, но хоть так.
Охотники бывают в этих местах. Есть пару оборудованных вышек. Хотя, может бывали когда-то, уж очень безлюдное место. Таинственное. Здесь непременно должен быть “взорванный мост и скелет фашиста, прикованного к пулемету”. Идешь, бредешь словно в тумане времени. Вот-вот и переместишься, как герои известного фильма “Мы из будущего”.
Сперва берегом реки, потом сквозь небольшой лесок. Вот он – Одер. Вот – Польша.
Пограничный столб, некогда больше чем символ, и сейчас на своем месте. Правда, на частной территории, окруженный колючей проволокой под током, о чем оповещают соответствующие таблички. Теперь это территория частной фермы. Думаю, что столб оставили исключительно ради истории, а может ради шутки.
Вот где-то здесь была переправа Советских войск. Здесь форсировали реку и продвигались от берега в сторону поселка Лоссов через акведук под железнодорожным полотном. Вот он.
Раньше была одноколейка. В прошлом веке не использовалась. Сейчас две пары рельс в обе стороны блестят отполированным металлом на солнце, а поросшая мхом и травой старая “железка” все еще проглядывается посреди современного полотна.
При этом, сохранены камни того века. Отмостка не тронута. Когда вышагиваешь по этим плитам, переносишься в прошлое. С каждым шагом представляя себе, что идешь ты по раскисшему, залитому кровью и грязью снегу, слева и справа – минные поля, постоянно рвутся снаряды, постоянно слышен треск пулемета, крики, стоны, нескончаемая гарь в воздухе.
Там определенно что-то есть. В этом затерянном, избитым войной кусочке земли. Что-то непонятное, необъяснимое. Воздух там наэлектризован. Звуки растворяются среди деревьев. Это не просто кусок зеленого массива – это сгусток энергетики между идеально вспаханным кукурузным полем и таким же безупречным железнодорожным полотном, по которому ежеминутно пролетают поезда, разрубая тяжелый воздух своими пронзительными, как крик, свистками.
Лес хранит в себе много боли. Может потому там нет “вылизанных” дорожек, “причесанных” деревьев и газонов, фонарей и указателей. Гулять там совершенно невозможно. Это джунгли. Настоящие джунгли, только вместо лиан и тропических папоротников с пальмами здесь господствует крапива, дикий вьюн и колючка.
Через 2 часа поисков делаю перерыв. Чтобы хоть как-то спокойно, без комаров посидеть, вынужден вернуться к “железке”. Тут тоже расслабиться особо не дают. Поезда “летают” постоянно в обе стороны. Да и пекло. На железной дороге всегда жарче, чем в поле, но уж лучше так.
Еще час поисков и все без результата. Казалось бы, что участок не такой большой, но по GPS я уже “накрутил” 5 км. Много спиленных деревьев, видимо, когда расширяли дорогу, то частично лесной массив “сократили”. Да и в целом, в лесу много поваленных, сгнивших деревьев. Может быть, нужное мне дерево среди погибших?
Ноги уже не чувствуют укусы крапивы. Комары, словно пиявки, так и торчат набухшими красными “лампочками”. Колючки вонзаются в пальцы, ладони и плечи. Заросли настолько плотные, что даже мачете не помогло бы. Сюда бы динамит…
“Но пока остался в этом подземелье гном, способный держать топор…”. Продолжаю поиски.
Снова выбрался на поле. Тихо, как в раю. И рай этот для настоящих, истинных фотографов. Каждый кустик подогнан с пугающей педантичностью. Картинка “Лоссов. Поля нашей образцово-показательной комьюнити”.
Я бы лазил здесь до темноты, маркировал бы деревья, боролся с комарами, кустами и проложил бы ни одну тропу, но внутренне чувство подсказывало мне, что шорты, тапки и футболка не самая подходящая для подобных прогулок одежда. Может потому и не нахожу.
Промучившись еще полчаса, возвращаюсь к машине. Срочно нужно холодного пива, мазь Спасатель и что-нибудь душевное, расслабляющее. По дороге в Берлин очень кстати подвернулись термы Bad Saarow. Но об этом отдельная история…
P.S. Я обязательно вернусь в Лоссов. Тайна должна быть раскрыта!
***
Отрывки из книги моего дедушки о событиях тех времен:
…”Ни в одном из мемуаров полководцев, ни в одном описании и справочнике, посвященном войне, я не встречал упоминания о нашем плацдарме. Просто говорили – плацдармы на противоположном береги реки Одер. Как будто и нет кладбища нашей дивизии, где похоронены офицеры и солдаты, погибшие на плацдарме, южнее Франкфурта на Одере. Это обидно.”….
…”В первых числах февраля, неожиданно для немцев, наш десант вышел к реке Одер южнее Франкфурта-на-Одере. Ночью мы вели разведку противоположного берега, занимали круговую оборону. Пополняли боеприпасы из запасов танкистов. На рассвете, под прикрытием тумана, рота вместе с другими пехотинцами, находящимися в составе десанта, по льду форсировала реку Одер и внезапно атаковала фашистов, обороняющих противоположный левый берег. Танкисты поддерживали нас огнем с берега. Атака была настолько неожиданной для немцев, что они фактически не оказали никакого сопротивления, в панике бежали кто куда.
Все они или почти все были уничтожены нашим огнем, и мы без остановки продвигались в сторону Франкфурта, крупного стратегического пункта Германии. Это был, по существу, ключ к Берлину. Но радость успеха была недолгой. Немцы очухались, поняли, что у нас нет ни артиллерии, ни танков, подтянули резервы, в том числе и танки, и обрушили на нас такой шквал огня, что света белого было не видно. Такого напора мы не выдержали и начали отходить, а кое-где просто драпать к Одеру. А на реке в это время тронулся лед, переправы не было, вода в реке несла огромные льдины, сметая все на своем пути. Мы поняли, что отступать некуда, но и наступать сил нет. Связи с танкистами и артиллерией тоже не было. Тогда нам была дана команда окапываться вдоль высокой насыпи железнодорожного полотна Франкфурт-Берлин, которое шло вдоль реки. Под непрерывным огнем противника, мы окопались, используя мины, брошенные немцами при отступлении, минировали танкоопасные подходы.
Из артиллерии у нас была минометная рота, которая успела форсировать реку по льду, два 45-мм орудия и четыре трофейные немецкие пушки, брошенные немцами при бегстве. Мы собрали все немецкие автоматы, винтовки, фаустпатроны, боеприпасы к ним, которых оказалось немало и приготовились к отражению атаки.
Первые две атаки немцев отбили успешно, фаустпатронами подбили четыре танка. Затем последовало еще несколько атак, но мы стояли насмерть. Да и деваться было некуда – река закрыла нам путь к отходу. Трое суток находились в настоящей мясорубке. Немцам мы были как бельмо в глазу.”…
…”Наш плацдарм представлял из себя небольшой участок земли длиной примерно пять с половиной, а глубиной около двух километров. Он, как мы узнали позже, не имел стратегического значения для всего фронта, а скорее служил для отвлечения сил врага. Основные события готовились на Кюстринском плацдарме, севернее Франкфурта. Но об этом нам, солдатам, да и нашим офицерам известно не было.”…
….”Плацдарм под самым Франкфуртом мог стать трамплином для наступления на Берлин. Кроме того мы перерезали железную дорогу, идущую в столицу Германии. Мы думали, что нам уже крышка, еще немного, и нас перебьют как куропаток. Тем более, немцы подтянули артиллерию, минометы, начали бомбить с воздуха (правда, бомбы падали сзади нас, так как пространство было небольшое). Маленький плацдарм превратился в ад. Нас оставалось все меньше и меньше, продукты кончались, боеприпасы, в том числе и трофейные, были на исходе. Дошло до того, что ночью, когда немцы не наступали, мы выступали на нейтральную полосу и из вещмешков убитых немцев (благо их там всегда было немало) забирали продукты и боеприпасы.
Только на пятые сутки, когда уменьшился ледоход, наши начали наводить паромную переправу и переправлять ночью продовольствие. Стало легче, хотя напряжение боя не снижалось.
По воде протянули связь и наши артиллеристы начали нас поддерживать огнем. Правда, связь часто рвалась, иногда наши пушки били по нашим же траншеям, ведь расстояние между нами и немцами на некоторых местах было на удалении броска гранаты, и артиллеристы часто ошибались, за что мы их ругали последними словами.
А авиация, вообще, могла бомбить только по тылам. Спасало нас то, что немцы не могли применять в большом количестве танки. Местность кругом была в основном танко-непроходимая, а на опасных участках наши саперы установили противотанковые мины, да и мы били немецкие танки трофейными фаустпатронами.
Ежедневные атаки уносили на тот свет десятки и сотни немцев. Гибли и наши бойцы. Каждую ночь на паромах нам переправляли пополнение, пищу, боеприпасы, в обратном направлении шли трупы и раненые. На противоположном берегу возникло целое кладбище нашей дивизии, где хоронили погибших на плацдарме. Не всех, конечно, некоторые воины, засыпанные землей после артобстрела, так и оставались в окопах, землянках. Некоторых противник топил в реке вместе с живыми, разбивая плоты и понтоны огнем артиллерии или бомбежками. Там я потерял многих своих друзей, в том числе и земляков.”….
….”Первым выстрелом снайпер сбил с меня шапку, вторым – пробил флягу, а третьим – попал в руку. В горячке я сперва не почувствовал боли. Когда добежал до виадука, где собирали всех раненых, увидел, что вся одежда и рука в крови. Зажал руку индивидуальным пакетом и добежал до НП ротного, которому передал донесение. На обратном пути санинструктор перевязал рану и я продолжал воевать. Стрелял одной рукой, другая висела на повязке. Все бы ничего, но неудобно было перезаряжать круглые диски – приходилось просить помочь товарищей.
Так я и вылечил рану, не выходя из строя. Рана заживала быстро, молодой организм справлялся с ранениями успешно. Правда, под бинт собиралась вша, которая разъедала рану, задерживая ее заживание. А этого «добра» у нас было изобилие. Эти спутники войны нас одолевали не хуже фашистов. Грызли живьем. Особенно они активизировались, когда выпадало время вздремнуть: накидывались так, что вскоре уж было не до сна.”….
…”Уже на подходе к нашей траншейке меня ранило в ногу осколком гранаты. Помню дополз до окопа, свалился в него и только тут увидел, что подошвы у сапога нет. Вся нога в крови, а большой палец почти оторван и держится на ступне каким-то чудом. Подбежал фельдшер батальона, он сразу разрезал голенище сапога и облил рану йодом. Боль была страшная, но я терпел. Затем старшина-фельдшер взял иглу и начал пришивать палец к ступне. А я почему-то в это время думал о том, что пропали мои новые сапоги, которые я получил совсем недавно, и они мне очень нравились. Нашел о чем думать.
Почти весь тот день из своего окопа стрелял в наступающих немцев, автомат раскалялся так, что держать его в руках было невозможно. Тогда брал трофейный, так и менял их целый день.
В разгар боя забыл о ноге, но к вечеру нога разболелась. Инструктор сказал, что меня включили в список на эвакуацию по ранению на противоположный берег, однако я отказался. Так и лечился в окопе. Рана зажила быстро, но без сапога ходил я недели две. А числился, как оказалось, в госпитале. Об этом я узнал спустя 45 лет, когда оформлял документы на инвалидность.”….
…”В конце февраля-начале марта начало пригревать солнце, появилась травка, первые подснежники, зазеленели деревья, запахло весной. И хотя трудно было – вода заливала траншеи, голодно, но жизнь брала свое. В перерывах между боями обычно сразу же стараешься немного прикорнуть, поспать хоть самую малость. Но сон не берет, смотришь, как просыпается природа и веселее на душе становится. Помню, у моего окопа на бруствере прорезался подснежник, и так он красиво, бодро и непривычно выглядел между комьями развороченной земли, что оторвать взгляд было невозможно. Обложил я его камушками, сделал небольшую стенку, чтобы пуля его не достала, каждое утро поливал и любовался. Рядом с ним появились еще два цветка, целая оранжерея можно сказать выросла. Ребята смеялись, подшучивали, готовишь, говорят, цветы на могилу. Но сами тоже любовались. Но, к сожалению, не уберег я свою оранжерею. Во время одного из артобстрелов накрыло мои цветы да и меня присыпало землей в окопе. Но я выкарабкался и оклемался (отделался ушибами), а вот цветы погибли. И так мне их было жалко, как будто бы что-то родное погибло. Чудно, ведь рядом была смерть, каждый день гибли люди, товарищи, а тут переживал о цветочках. Но человек остается человеком и на войне, если он человек, а не убийца.”….
…”А меня в этом бою чиркнула вражеская пуля в голову – выше правого виска. Рана пустяковая, содрала кожу и немного оглушила от удара по черепной коробке, но кровь текла, как из резаного поросенка. Пока мы добрались до своей траншеи, я был весь в крови – с головы до ног.
Подбежал санинструктор, обработал рану, перевязал, но кровь сочилась через бинт еще долго. Санинструктор объяснил, что в голове сосредоточено много кровеносных сосудов, и все они активно наполняются кровью, а крови у меня оказалось много, так что такое кровотечение вполне объяснимо. Теперь я ходил с гордо поднятой головой. Голова была забинтована, сквозь бинт просачивалась кровь, а ранение в голову считалось весьма престижным. Я еще остался живым и ходячим, но одновременно это вызывало некоторую зависть товарищей, и они подсмеивались надо мной, говорили, что моя башка такая дубовая, что и пуля не берет. Дубоголовый, в общем. Другие насмехались над немцами, которые даже в такую башку не могут попасть, как следует. Ну а третьи говорили, что теперь мне жить долго, так как в одно и то же место снаряд и пуля не попадают. Ну а если серьезно, все понимали, что я в очередной раз был на волоске от смерти, миллиметр отделял от того, чтобы пуля насквозь пробила «дубовую башку». А повязку я потерял уже в Берлине, а след от пули сохранился до сего дня, хотя и очень незаметен для посторонних.”…
ТЭГИ: Берлин, Германия, Франкфурт-на-Одере, ВОВ, 1945, Калиш, Целихау, Познань, Швибус, Висло-одерская операция, Великая Отечественная Война, плацдарм, Битянов Ростислав Дмитриевич
Leave a Reply